Падают плечи в широкую воду,
капают звезды, кричат петухи.
С полночи в утро ведут на свободу
тонкой тропинкой стихи.
Губы шевелят тело травинки,
нежно лежащее на руке.
И без запинки, наизусть по тропинке
сходят стихи к промелькнувшей реке.
Знаю я холода тяжелое благо,
прикосновенье росы и всплески плотвы.
О, как ритмично расчленяется влага
вкруг рассветающей головы!
И возвратившись, давши роздых
душе, ушедшей по уши прочь,
видеть воздух в мелькающих звездах,
слышать разваливающуюся ночь,
где ползают в цепях тяжелые собаки,
где, напившись до положения риз,
возятся в ошалелом мраке
еще храпящие туловища изб.
И около рассвета подслушать у колодца
крови стучащий родимый ключ,
и, обернувшись домой, уколоться
с криком о первый петушиный луч!
22 августа 1933
капают звезды, кричат петухи.
С полночи в утро ведут на свободу
тонкой тропинкой стихи.
Губы шевелят тело травинки,
нежно лежащее на руке.
И без запинки, наизусть по тропинке
сходят стихи к промелькнувшей реке.
Знаю я холода тяжелое благо,
прикосновенье росы и всплески плотвы.
О, как ритмично расчленяется влага
вкруг рассветающей головы!
И возвратившись, давши роздых
душе, ушедшей по уши прочь,
видеть воздух в мелькающих звездах,
слышать разваливающуюся ночь,
где ползают в цепях тяжелые собаки,
где, напившись до положения риз,
возятся в ошалелом мраке
еще храпящие туловища изб.
И около рассвета подслушать у колодца
крови стучащий родимый ключ,
и, обернувшись домой, уколоться
с криком о первый петушиный луч!
22 августа 1933
