КАК Я ЖИВУ И НЕ РАБОТАЮ
На заре отправляюсь в Булонский мой лес, ―
Он подчас заменяет Таити…
Над прудом чуть дымится жемчужный навес.
В этот час вы, я думаю, спите?
Выгнув шею в большое французское S[эс],
Черный лебедь торопит: «Дай булки!»
Я крошу ему булку. А с лона небес
Солнце брызжет во все закоулки.
* * *
Если кто-нибудь скажет (болтун-следопыт!),
Что встаю я обычно в двенадцать, ―
Это грубая сплетня, и в частный мой быт
Попросил бы его не вторгаться…
Стадо ланей бесшумным движеньем копыт
Топчет плющ у песчаного яра.
Зацветает рябина. Ворона кричит.
На скамейке целуется пара.
* * *
Под мостами у Сены часами торчу.
Рыболовы, смиренные тени,
Приковавши глаза к камышинке-бичу,
Ждут добычи, расставив колени.
Целый день я, волнуясь, смотрю и молчу…
В мутных струйках полощутся шпильки,
Но никто, вырывая бечевку к плечу,
Не поймал даже крошечной кильки.
* * *
Дома тоже немало забавных минут:
Кот заходит с визитом в окошко,
Впрочем, кот этот ― наглый отъявленный плут,
Оказался впоследствии кошкой.
У меня на диване, смутив мой уют,
Разродился он в прошлое лето…
Кот иль кошка, другие пускай разберут, ―
Но зачем же рожать у поэта?!..
* * *
Иногда у консьержки беру напрокат
Симпатичного куцего фокса.
Я назвал его «Микки», и он мой собрат ―
Пишет повести и парадоксы.
Он тактичен и вежлив от носа до пят,
Никогда не ворчит и не лает.
Лишь когда на мандоле я славлю закат, ―
«Перестань!» ― он меня умоляет.
* * *
Три младенца игру завели у крыльца:
Два ажана поймали воришку…
Вор сосновым кинжалом пронзил им сердца,
А ажаны его за манишку…
Наигрались ― к окну. Три румяных лица.
Друг на друга глазеем лукаво.
Мандарин, апельсин и кусок леденца, ―
До моста долетит моя слава!
* * *
Прибежит, запыхавшись, бродячий сосед.
В лапе хлеб, словно жезл Аарона.
Отгрызет, ― постучит каблуком о паркет,
Словит моль и раздавит влюбленно.
― «До свиданья! Бегу. Проморгаю обед…»
Отгрызет и галопом за двери.
Под окном ― для чего посмотрел я ей вслед?
Проплыла крутобокая пери…
* * *
Если очень уж скучно, берусь за пилу,
Надеваю передник французский,
И дубовые планки, склонившись к столу,
Нарезаю полоскою узкой…
Меланхолик! Встань твердой стопой на полу,
Мастери жизнерадостно рамы:
Это средство разгонит душевную мглу
У любого мужчины и дамы.
* * *
А работа? О ней мы пока помолчим.
Занавеску задернем потуже…
Над весенним платаном опаловый дым,
Воробей кувыркается в луже,
В облаках выплывает сверкающий Рим, ―
Никакой не хочу я «работы»…
Ни в журнал, ни в газеты, бездельем храним,
Ни строки не пошлю до субботы.
1926, март
Париж