Хильдегарда,
а теперь мне семьдесят, отец,
и должно быть, легкими шагами парда
из укрытья вышел мой конец, ―
с детских лет, когда, еще не зная,
для кого, кому наш дар,
но встает душа пустая
и пугает, как пожар, ―
потому что это, правда, страшно:
сердце знает свой предел;
подойти и взять такого брашна
сам никто не захотел! ―
с детских лет до этой самой ночи,
до последней, если Бог судил,
если разум знает, если воля хочет,
если дух непобедим, ―
вглядываясь в облака и крыши,
в то, чего не миновать,
в то, что минется и станет выше,
чем позволено понять, ―
мир, рассыпанный на вещи,
у меня в глазах теряет вид:
в пламя, в состраданье крепкое, как клещи,
сердце схвачено и блещет,
как тот куст: горит и не сгорит.