10. НОЧЬ
Тристан и Изольда встречают в лесу отшельника
Любовь, охотница сердец
натягивает лук.
Как часто мне казалось,
что мир ― короткий звук:
похожий на мешок худой,
набитый огненной крупой,
и на прицельный круг…
Сквозь изгородь из роз просовывая руку,
прекраснейший рассказ воспитывает муку,
которой слаще нет: огромный альмандин
по листьям катится, один и не один.
Что более всего наш разум восхищает?
Что обещает то, что разум запрещает:
душа себя бежит, она нашла пример
в тебе, из веси в весь бегущий Агасфер…
Скрываясь от своей единственной отрады,
от крови на шипах таинственной ограды,
не сласти я хочу: мой ум ее бежит,
другого требуя, как этот Вечный Жид…
Но есть у нас рассказ, где мука роковая
шумит-волнуется, как липа вековая.
Смерть ― госпожу свою ветвями осеня,
их ночь огромная из сердцевины дня
растет и говорит, что жизни не хватает,
что жизни мало жить. Она себя хватает
над самой пропастью ― но, разлетясь в куски,
срастется наконец под действием тоски.
Итак, они в лесу друг друга обнимают.
Пес охраняет их, а голод подгоняет
к концу. И в том лесу, где гнал их страх ревнивый,
отшельник обитал, как жаворонок над нивой.
Он их кореньями и медом угостил
и с подаянием чудесным отпустил ―
как погорельцев двух, сбиравших на пожар.
И занялся собой. Имел он странный дар:
ему являлся вдруг в сердечной высоте
Владыка Радости, висящий на Кресте.