И неудобней под ногами корни,
и ненадежней под рукой стволы,
и ветви с каждым шагом непокорней.
Идешь среди сгущающейся мглы,
и сосны низкорослые бесстрастно
блестят кровоподтеками смолы.
Дыханье голубой болотной астмы
сжигает их живьем, и лишаи
невозмутимо, вкрадчиво и властно
впивают губы серые свои.
Мрет сухостой, и вкривь и вкось торчащий.
И ни тропинки нет, ни колеи,
и на ходу закуриваешь чаще,
и папоротниковый косогор
обходишь неприязненно, как чащу,
где ящеры ржавеют до сих пор.
Трудны первоисточники природы.
Стоят диалектические воды,
и нечленораздельной тишиной
застигнут воздух. Листья пообвисли,
и птицы ― без единой звонкой мысли,
да собственно, и птицы ни одной.
Не паутиной, тишиной сплошной
облеплен ты. У ног твоих рыжея,
обрубленная корчится траншея,
до наших дней успевшая долезть
(а ну как это, может быть, и есть
доисторическая чья-то шея?!)
и черепом оскаленный блиндаж… ―
На отсеченье голову не дашь,
что там и притаился скользкий ужас ―
один для всех времен, для разных рас…
И только ты подумал ― и как раз
огромный гром окрестности потряс
и раскатился, на голову рушась.
И воды содрогнулись, и должны
поляны пререкаться с полигоном,
и падают ошметки тишины…
Стоишь средь гула только что не голым,
и все твои трагедии смешны!