ЙОВО И MAPА
(Сербская народная поэма)
Двое милых, любясь, вырастали:
Юный Йово да девушка Мара,
С малолетства, от третьего года
Их увидишь ― так радостно станет, ―
Скажешь: это василек со тмином…
Умывались одною водою,
Утирались одним полотенцем,
Любо в очи друг другу глядели,
Будто солнце в глубокое море;
Пели песню одну вечерами,
Темной ночью один сон видали.
В пору Йове уж было жениться,
Можно было отдать Мару замуж.
Вырос Йово удал из удалых,
Красотою красивей девицы.
Мара… Слова для Мары не сыщешь!
И на свете такой не бывало!..
Не увидишь очей ее лучше,
Тоньше стана ее не найдется;
Миловидна, что горная вила,
А гибка-то, что ель молодая.
Год на Мару гляди ― и всё мало…
Мало б веку любить эту Мару!
Как увидишь ее ― заболеешь,
А посмотрит ― так вылечит разом…
Но сироткой была наша Мара,
Йово ж был из богатого рода,
Не простого, господского рода.
Раз он Маре, вздохнувши, промолвил:
«Так ли любишь меня, моя Мара,
Как люблю я тебя, мое сердце?»
Тихо Мара ему отвечала:
«Милый Йово, ты глаз мне дороже,
Завсегда ты на мыслях у Мары!
Как мать сына, ношу тебя в сердце…»
Их подслушал незаметный сторож.
Мать Йована те слышала речи;
Злясь на Mарy, сказала Йовану:
«Милый Йово, перо дорогое!
Позабудь ты об этой девчонке…
Есть невеста и лучше, и краше:
То Фатима, Алгатыча злато..
Фата с детства взлелеяна в клетке,
И не знает, что солнце, что месяц;
Не видала, как хлеб зеленеет,
Не видала муравки на поле,
Не видала ни разу мужчины;
А к тому ж и богатого роди,
И в подмогу богатством сгодится…»
Отвечает тут матери Йово:
«Дорогая, бесценная майко!
Заклинаю тебя я и небом.
Заклинаю тебя и землею:
Не разрозни ты милого с милой…
Не богатство серебро да злато,
А богатство, что дорого сердцу!..»
Но не хочет и слушать старуха.
Рада б слышать слова эти Мара,
Но далеко от ней ее милый.
Мара плачет, а ветер разносит:
«Много тьмы есть у пасмурной ночи.
Больше горя у Марицы в сердце…
Уж известно, как молодцы любят:
Как ласкают ― в любви уверяют,
Перестали ― смеются с друзьями…
Не таков он, возлюбленный Йово,
Да уж, видно, такая мне доля!..
Чуть запах мне цветок мой душистый ―
Сердце просит одну только Мару…»
Но не хочет и слушать старуха,
И не хочет высватывать Мары;
Поспешает к Атлагича злату;
Но Фатима, Атлагича злато,
Заклинает старуху святыми,
Чтоб не сватать ее за Йована:
«Неразумно, грешно и жестоко
Разлучать две души неразлучных,
Двух немилых заставить любиться».
Но не хочет и слушать старуха:
Заручила, кольцом обручила,
Малый срок им назначила к свадьбе.
Небольшой срок ― одну лишь неделю,
И сзывает сватов к тому сроку.
Созвала их, пошла по невесту.
«Сын-кормилец, пойдем по невесту!
Мать Фатиму тебе заручила,
Заручила, кольцом обручила…»
Но не хочет послушаться Йово,
Остается в дому своем белом.
Мать без сына пошла со сватами,
К ней выходит Атлагича злато
И целует ей правую руку:
«Мать-старушка молодого Йовы!
Что за утро, как солнце не греет,
Что за ночь та, как месяц не светит,
Что за сваты, когда жениха нет!..»
Отвечает на это старуха:
«Заклинаю, Атлагича злато!
Не заботься о суженом Йове…
Он жених твой, а мой однокровный:
Здесь гора есть, к ней водятся вилы;
Между ними есть горная вила,
Та что злато с коней выбивает,
А за сына, как мать, я боюся,
Чтобы вила его не убила,
Молодого, единого сына…»
Как въезжали на двор они к Йове,
Разом сваты с коней посходили,
Но не сходит Атлагича злато,
И сказала Фатиме старуха:
«Слезь, невестка моя дорогая!» ―
«Нет, не слезу, ей-богу, не слезу,
Если лошадь мою он не примет
И не снимет с нее меня Йово!..»
И пошла мать к Йовану на вышку,
И так сыну она говорила:
«Сын-кормилец! Сойди ты отсюда,
Там ты примешь Атлагича злато».
Поднялся он, упал на колени,
Ублажает свою мать родную,
Точит слезы, как будто девица,
Точит слезы, рыдаючи, молвит:
«Не пойду я, ей-богу, родная!
В чем клялся я ― будет тверже камня…»
Но и слушать не хочет старуха:
«Прокляну я и грудь, что вскормила
Мне такого негодного сына,
Если злато с коня ты не ссадишь!..»
Что ж тут делать, скажите, Йовану?
Встал он быстро на легкие ноги,
Отирает горючие слезы
И выходит поспешно к девице.
Он снимает с коня свое злато.
Он снимает и на землю ставит…
Не слыхали, сказал ли что Йово,
Не слыхали, сказала ль что Фата, ―
Только стал полотна он белее,
Только Фата белей стала снега…
Был отправлен обряд по закону,
Вот и время садиться за ужин;
Чинно сваты за стол посадились,
Повели уж наверх новобрачных.
Села злато на мягки подушки,
Йово сел на узорную скриню.
Сам снял пояс и сам раздевался,
Сам он вешал оружье и платье,
Говорит сам и сам отвечает…
«Верно, скажет теперь мое злато:
Йово Фату-невесту целует,
Обо мне же теперь и не вспомнит….
Нет, не будет изменником Йово:
Легче с жизнью расстаться для Йовы!»
Это Фата и слышит ― не слышит.
Точит слезы по щечке румяной:
«Боже правый! Накажи старуху,
Что двух милых она разлучила,
Двум немилым велела любиться…»
Это Йово и слышит ― не слышит.
Завернулся плащом он широким,
Взял под плащ он тамбуру с собою
И пошел под окно своей Мары.
Он ударил в певучие струны,
Заиграл, ― и запел под тамбуру:
«Верно, скажет теперь моя Мара,
Что с невесты кафтан я снимаю…
Не снимал я, клянусь моей жизнью,
Клянусь жизнью моей и твоею!
Верно, скажет теперь моя Мара,
Что с невесты покров я снимаю….
Не снимал я, клянусь моей жизнью,
Клянусь жизнью моей и твоею!
Верно, скажет теперь моя Мара,
Что целую невесту я в щеку…
Не целую, клянусь моей жизнью,
Клянусь жизнью моей и твоею!
Нашей первой любовью клянусь я!
Можно солнцу упасть бы на землю,
Но не Йове сломить свою клятву…»
И под песню проснулася Мара-!
«Роза пахнет, ― то, верно, мой милый…
Роза пахнет, тамбура играет…»
Но к Фатиме пошел уже Йово.
Пала Мара в пуховы подушки:
«Сон, жестоко меня обманул ты!
Сиротинку и сон обижает…»
Йово к Фате своей воротился,
Он ей поднял с лица покрывало:
Ярким солнцем лицо заблистало,
Черны очи – самоцветным камнем,
Черны очи, слез полные очи…
Тихо молвит Фатима-невеста:
«Покарай ты свекровь мою, боже,
Что двух милых она разлучила!»
Смотрит Йово на Фату-невесту,
Между глаз он невесту целует,
Говорит ей: «Душа моя, Фата!
Принеси мне чернил и бумаги:
Два-три слова хочу написать я,
Чтоб тебя не обидела майка».
Написал он письмо свое мелко
И промолвил Фатиме-невесте:
«Слушай, слушай, Атлагича злато!
Ни полслова до белого утра:
Пусть напьются вина твои братья,
Сестры вволю напляшутся в коло
И докончит свои песни майка!..
С богом, злато! Будь навек счастлива!..
Он, целуя меж глаз свою Фату,
К ней без жизни упал на колени,
Смотрит Фата ― мертвец перед нею
Горько плачет, но слова не молвит,
Промолчала до белого утра…
И тогда, как заря показалась,
День зажегся и солнышко встало,
Разбудить их хотела старуха,
И на вышку взошла к новобрачным,
И пошмагом ударила в двери:
«Встань же, Йово, дитя дорогое!
Ведь уж солнце высоко на небе…»
Отворила ей двери Фатима,
Со слезами на личике белом.
Мать Йована сказала невестке:
«Пусть я плачу по нем без умолку!»
Отвечает свекрови невестка:
«Не брани ты его, дорогая!
Уж вчера он оплакан тобою,
Как ты силой его обвенчала…
Вон он, Йово, ― лежит уже мертвый!»
И старуха навзрыд зарыдала,
Зарыдала, проклиная Фату:
«Что, скажи мне, ты сделала сыну?..
Говори же… Будь проклята богом!..
Удушила за что ты Йована…»
И Фатима в ответ ей сказала:
«Не кляни же, Йованова майко!..
Не сгубила твоего я сына, ―
Я себя бы скорее сгубила…
Вот Йована письмо небольшое:
Для тебя мне его он оставил».
Мать Йована письмо то читает
И, читая, слезы проливает;
А в письме том написано было:
«Созови мне, родимая майко,
Созови мне носильщиков юных,
Неженатых носильщиков, юных,
Провожатых девиц, незамужних,
И надень мне тонкую рубаху,
Ту, что Мара по любви мне сшила,
Повяжи мне шитую мараму,
Что мне Мара, любя, вышивала,
Положи мне цветочки гвоздики, ―
Ими Мара меня убирала.
Подле Мары меня пронесите…
Как дойдете до Марина дома,
Положите меня вы на травку:
Пусть увидит меня моя Мара,
Пусть хоть мертвым меня поцелует,
Ведь живого меня целовать ей
Не пришлось ни единого разу…»
Мать Йована так письмо читала,
Так читала, слезы проливала;
Пала камнем на мертвого сына,
Пала камнем, вопила, рыдала,
Куковала жалобно кукушкой,
И вдовицей-сиротой стенала.
По наказу молодого Йовы,
Что сказал он, то сделано было.
И созвали носильщиков юных,
Неженатых носильщиков, юных,
Провожатых девиц, незамужних,
И надели на него рубаху,
Ту, что Мара, любя, ему сшила,
Повязали шитою марамой,
Той, что Мара, любя, вышивала,
И убрали цветами гвоздики ―
Тем, чем Мара его убирала.
Подле Мары несли его тело;
И сидела она под окошком:
На головке алели две розы,
И упали те розы на пяльцы…
Мара шила и плакала горько,
И тихонько матери сказала:
«Боже!.. Майко! что это такое?
Обе розы с головы упали…
Бог избави, что-нибудь случится!..
Что-то сильно гвоздикою пахнет,
А косою еще больше пахнет,
И как будто Йовиной косою:
Пахнет розой, дорогая майко!
Пахнет розой у нашего дома…
Не душа ли то носится Йовы?..
Пахнет розой: идет ко мне милый!..»
Тихо мать ей на это сказала:
«Не блажи ты, дорогая дочка!
Верь мне, Йово целует другую, ―
О тебе же теперь и не вспомнит…»
И вскочила, как в безумьи, Мара;
«Не добро ты вещуешь мне, майко!..
Роза пахнет: он здесь, мое сердце!»
Мигом с вышки спустилася Мара,
За ворота на улицу вышла.
Увидала жемчужную ветку, ―
Побратимов заклинает богом:
«Чья то, братья, жемчужная ветка?»
Отвечают ей два побратима:
«Это ветка молодого Йовы».
Мара просит носильщиков юных:
«Ради бога, носильщики-братья,
Опустите на травку Йована ―
Пусть хоть мертвым его поцелую,
Ведь живого я не целовала!..»
Ради бога услышана просьба:
Тело Йовы на травку спустили;
Крепко Мара к мертвецу прильнула…
И, припавши к мертвецу живая, ―
Уж без жизни осталась у гроба.
Плачет Фата с матерью Йована,
Бедной Мары плачет мать родная,
Горько плачет, проклинает страшно:
«Бог накажет, Йованова майко!
Не велела живым ты любиться, ―
Так ты мертвых теперь не разлучишь…»
Стали Маре гроб тесать мечами, ―
И тогда, как понесли Йована,
Положили в домовище Мару;
Как Йована принесли к могиле,
Со двора уж выносили Мару;
Как Йована спускали в могилу,
До могилы доносили Мару.
Их в могиле одной схоронили,
И руками их соединили;
Положили им яблоко в руки:
Пусть же знают, что они любили!..
Их одною землею покрыли,
Зеленела на них одна травка.
Шли одною дорогой старухи,
С ними шла и Фатима-невестка…
Идут вместе кладбищем в деревню,
Проклинают молодых и старых,
Кто двух милых в любви разлучает.
Мало время с тех пор пролетело:
Из Йована вырос бор зеленый,
А борика выросла из Мары,
И по бору вилася борика,
Словно вьются шелковые нити
По пучку из душистого смиля,
Чемерица ж – возле их обоих…
Боже правый! за всё тебе слава…
Накажи ты молодых и старых,
Кто двух милых в любви разлучает.