АКЕЛДАМА
Вторую неделю из тундровых недр
Серпом свистоносным проносится ветр.
Над нищею глиной, не ведавшей хлеба,
Лазоревой льдиной изгорбилось небо.
Ни дома, ни дыма. Пустыня пустынь.
Бесснежная буря и льдяная синь.
И ветер стремится. Из плоской земли
Встают, подымаются к небу кремли,
Безлюдно парят над пустынею дольней, ―
И ветер стремится, качнет колокольней,
Просвищет, провоет над ветхой стеной,
И дальше, и дальше в простор ледяной.
И в каменной глине не стерлись, свежи,
Замерзшею кровью полны рубежи,
По рвам, по валам разбежались надгробья
И стали, застыли, глядят исподлобья, ―
И ветер стремится, ломая кусты,
Курганы буравит и хлещет кресты.
Ни дома, ни дыма. Пустыня пустынь!
Бесснежная буря и льдяная синь.
Но кто там идет по дороге суровой?
Но чье там чело под иглою терновой?
Но чья изломилась мучительно бровь?
Но чья позамерзла росистая кровь?
И ветер стремится, клубится, ревет,
И в гвоздные раны свой ноготь сует,
Коробит хитон, отрывает дыханье
И, нимб угасив в ледяном колыханье,
Несется в простор. И хранит синева
Повисшие в иглах морозных слова:
«Я, Сын Человеческий, что я спасу?
Кому благодатную весть понесу?
Пред кем совершу благовестное чудо?
Обратно сребро свое отдал Иуда.
И землю пустую купили. Она ―
Землею горшечника наречена.
Ее не коснулся ни заступ, ни плуг.
Над нищею глиной дыхание вьюг.
Над нищею глиной, не ведавшей хлеба,
Пустое, пустое раскинулось небо.
Кладбище для странников, царство бродяг.
И вот прихожу я, измучен и наг,
Я ― плотник забытый, я ― бедный Христос,
Я душу свою на распятье понес.
Но, Боже мой! Снова меня Ты оставил
И нищим бродягой в пустыню направил.
Теперь не страдать, не спасать, не гореть,
Теперь не молиться, теперь ― умереть».
1920