Снова бьется в тревожном всплеске
Мой короткий, как выкрик, стих…
Сколько можно на всех перекрестках
По дорогам нам гаек найти!
Вот дюймовка!
Видать, на разгоне
Потерял эту гайку трамвай.
Сосчитать бы,
В каком же уроне
От потерь обеднеет наш край!
Сосчитать бы ― не трудное дело!
Только слово мое о другом:
Сколько времени гайка кипела.
Под каким побывала огнем.
В руднике,
где отроги Урала,
Этой гайки таилось зерно.
Эта гайка
из домны бежала,
Как ручей,
золотым чугуном.
Кран подъемный потом постепенно
Подцеплял гайки в слитке на крюк.
Эта гайка
кипела в мартене
И свою отражала зарю.
Снова гайку везут прогреваться,
В меру розов болванок цвет, ―
Вот она, гайка, движется в вальцах,
Оставляя свой огненный след.
Так бывает,
что часто над гайкой
Я стою
в тишине площадей,
И не гайку бывает мне жалко,
А людей,
что трудились над ней.
1926
Мой короткий, как выкрик, стих…
Сколько можно на всех перекрестках
По дорогам нам гаек найти!
Вот дюймовка!
Видать, на разгоне
Потерял эту гайку трамвай.
Сосчитать бы,
В каком же уроне
От потерь обеднеет наш край!
Сосчитать бы ― не трудное дело!
Только слово мое о другом:
Сколько времени гайка кипела.
Под каким побывала огнем.
В руднике,
где отроги Урала,
Этой гайки таилось зерно.
Эта гайка
из домны бежала,
Как ручей,
золотым чугуном.
Кран подъемный потом постепенно
Подцеплял гайки в слитке на крюк.
Эта гайка
кипела в мартене
И свою отражала зарю.
Снова гайку везут прогреваться,
В меру розов болванок цвет, ―
Вот она, гайка, движется в вальцах,
Оставляя свой огненный след.
Так бывает,
что часто над гайкой
Я стою
в тишине площадей,
И не гайку бывает мне жалко,
А людей,
что трудились над ней.
1926