ИЗ ПИСЬМА
Вячеславу Иванову
I
Белою ночью
В раскрытые окна смотрю
На прозрачную
Дней нерожденных завесу.
Там, в отдаленьи,
На горизонте отшедшем,
В нежном венце заревом
Тихо маячат слова,
Еще непонятные,
Чуждому оку незримые,
Но светлые-светлые.
Шли облака ввечеру
По закатной тропе небосвода.
Их уже нет,
Но остались намеки:
Длинные пряди
Спутанных вместе
Нитей жемчужных.
Этими нитями,
Их осторожно распутав,
Я уловлю заревые слова.
Камни стоцветные
Слов заревых
Перенижу
Жемчугом матовым.
Что же, что будут рабами
Эти ночные слова?
Освобожденные
Чистой любовью,
Божьи рабы ― не мои.
II
В окна мансарды,
Через красные крыши домов
С недымящими пастями труб,
Вижу убранство реки
Заревое.
Тихо ползет запоздавший буксир.
Нос засмоленный
Режет бездонное зеркало.
Медленно волны
Бегут к берегам,
Плещут в гранит,
Потемнелый от сырости.
Может быть, слышало ухо
Этот размеренный плеск, ―
Может быть, ухо обмануто.
Но повернул колесо рулевой,
Ход направляя к каналу.
Лязгнула цепь приводная.
Снова спокойна река,
И в глубине отраженной
Ходят зеленые светы ―
Вечных миражей игра?
Ты ли, Царица, глядишься?
Чащей лесною
В пасмурный день
Брел я однажды,
Дождик накрапывал.
Горькая сырость ползла
Из низины болотистой.
Вдруг из-за туч
Солнце взглянуло:
Луч, по верхушкам деревьев скользнув,
Веки и губы обжег мне.
Солнца не видел я
(Кто же на солнце умеет смотреть!),
Но поцелуя следы
Свято храню на лице.
В зеркало смотрит Царица.
В зеркале ходят полночные светы.
Горе блуждающим.
Горе отверженным.
Горе!
Белые волны покровов Твоих,
Легкие гроздья запястий жемчужных
В зеркале трепетном мира, ―
Царица! ―
Миру полночное солнце,
Солнце благое для добрых и злых.
III
Идут по темнеющим улицам
Тобою, Царица, на вечерю званные.
Все новые, новые ― новым на смену.
Вижу: на Западе
Вечери Тайной Твоей уготована горница:
Ломти положены хлеба,
В чашах прозрачных играет вино,
И зажжены седмисвечники
Отроком нежным,
Одетым
В светлый хитон,
Опоясанным
Поясом красным.
Пламя колеблется тихо,
Тени рисуя на выступах стен.
Лишь сораспявшийся Сыну
В горницу внидет избранником,
Вкусит от сладости яств,
В чаше омочит уста пересохшие.
IV
Не освещенный закатом,
Смотрит на светлую улицу
Узкий, глухой переулок
(Вот коридор в неизвестность!),
Плиты панелей
То побелеют,
То голубыми становятся.
Гулки шаги…
Как и вчера,
Как и неделю назад,
Вот уж в течение месяца
В тот же условленный час
Из переулка
Медленным шагом выходит
Мой полуночный знакомец,
Тех, что навстречу ему попадутся,
Лик неприкрытый,
Ими непонятый,
Им неизвестный.
Прохожий обычный
Встретит, наверно, его на углу
И, вежливо шляпы касаясь рукою,
Спросит спокойно:
«Как пройти на Зеленую улицу?»
Он, неспешащий,
Ответит.
Длинно. Толково.
V
Считаю минуты,
Пока он по лестнице всходит…
Одна… и другая… и третья…
Четвертая…
Белая ночь,
Как белая Смерть,
К окну приникшая.
Порваны нити,
Концы и начала спутаны,
И те слова,
Что сказаны им,
В странном обличье,
Как птицы испуганные
И обезумевшие,
Взмывают и мечутся…
Падают…
Снова взмывают…
Он ― победитель!
Он смеется.
И смех его темный
Подобен темным словам его.
Он победитель,
Но побежденного сердце свободно.
Сердце, усни
Сладостным сном,
Как Мир Младенец
Уснул.
Светлый спит,
И Царица Светлая ―
Дева и Мать ―
Над колыбелью склонилась.
Смотрит.
VI
Белые ночи коротки,
И, лишь петухи пропоют,
Он надо мной уж не властен.
Я поникаю, измученный,
Он же, свободный и пьяный,
Шагом неровным идет
На берег спящей широкой реки
И, прислонясь к парапету,
Смотрит на мелкую рябь
Посередине ее
И на прибрежные глади.
Знаю ― увидит
Жемчуг небесный,
Жемчуг зари незакатной
В воде голубой отраженным, ―
Но не завидую.
Он, охмеленный
Злобным бесстыдством,
Да не коснется
Чистейших покровов Твоих
И запястий жемчужных,
Царица!
Да не посмеет!
Се преклоняю колени,
Благоговеющий.
В сердце моем,
Просветленном тобою,
О Дева,
Зависти нет и не будет.