Полная народом богомольным,
Ты, слиясь в один небесный хор,
Славишь Бога звоном колокольным
От Кремля до Воробьевых гор.
Иоанна золотых глаголов
Полны храмы; в чашах рдеет кровь;
Каждый день на тысяче престолов
Царь Небесный заклан вновь и вновь.
Пусть растут громады Вавилона:
Как и прежде, зелена земля,
И несется радостного звона
Древний гимн над башнями Кремля.
Слышу сладкий ветр весны церковной,
И победы час невдалеке,
С дня, как дан Москве отец духовный
Кроткий старец в белом клобуке.
Бедный сын незнаемого рода,
Вскормленный Сибирскою рекой,
Он ― избранник русского народа,
Он ― печальник черни городской.
Легкий и бесплотный, как икона,
Добрый пастырь страждущих овец,
Он к толпе спускается с амвона
И ведет беседу, как отец.
В бурях азиатской полунощи,
Укрепил для подвига Христос
Эту плоть, иссохшую, как мощи,
С чистым снегом старческих волос.
И несут к нему страдальцы бремя
Нищеты и несказанных мук:
Все врачует, как в былое время,
Белый патриаршеский клобук.
С ангельскою нежностью во гласе,
Рядом с ним, труды его деля,
Выступает кроткий Анастасий,
С посохом, по площади Кремля.
Облеченный ризою червленой,
Он, ― как древний мученик в крови,
Бледный лик, постами истомленный,
Озарен сиянием любви.
Кто сей третий черноризец строгий?
(Как бела, нежна его рука!) ―
Князь, презревший род свой для убогой
Кельи и простого клобука.
С темным, сокрушенным, строгим взором,
Всю толпу волнуя громом уст,
Голубым сияя омофором,
Он идет, как новый Златоуст.
Он не помнит пиршеств многолюдных,
Суета от сердца далека.
Побледнела в четках изумрудных
Княжеская, гордая рука.
Шум толпы ему докучен ныне,
И труды правленья ― тяжелей:
Улетел бы к Оптиной пустыне
Строгий ангел Дмитровских полей.
Только там ― все то, что сердцу мило,
Тихие надгробные кресты…
И зовет Амвросия могила
Чернеца из мира суеты…
Не во сне ли было то виденье?
Неужели вновь она жива,
В золоте, в дыму кадил и в пеньи
Третий Рим ― священная Москва?
Все опять, как и во время оно:
Верою горящие сердца,
Ангелы Кремлевского Сиона,
Первый снег на площади дворца.
Град родной! Ты не узнаешь тлена,
И залог священный есть у нас:
Мощи патриарха Гермогена,
Кто родную веру мукой спас.
1913. 9 ноября.
Дедово.
Ты, слиясь в один небесный хор,
Славишь Бога звоном колокольным
От Кремля до Воробьевых гор.
Иоанна золотых глаголов
Полны храмы; в чашах рдеет кровь;
Каждый день на тысяче престолов
Царь Небесный заклан вновь и вновь.
Пусть растут громады Вавилона:
Как и прежде, зелена земля,
И несется радостного звона
Древний гимн над башнями Кремля.
Слышу сладкий ветр весны церковной,
И победы час невдалеке,
С дня, как дан Москве отец духовный
Кроткий старец в белом клобуке.
Бедный сын незнаемого рода,
Вскормленный Сибирскою рекой,
Он ― избранник русского народа,
Он ― печальник черни городской.
Легкий и бесплотный, как икона,
Добрый пастырь страждущих овец,
Он к толпе спускается с амвона
И ведет беседу, как отец.
В бурях азиатской полунощи,
Укрепил для подвига Христос
Эту плоть, иссохшую, как мощи,
С чистым снегом старческих волос.
И несут к нему страдальцы бремя
Нищеты и несказанных мук:
Все врачует, как в былое время,
Белый патриаршеский клобук.
С ангельскою нежностью во гласе,
Рядом с ним, труды его деля,
Выступает кроткий Анастасий,
С посохом, по площади Кремля.
Облеченный ризою червленой,
Он, ― как древний мученик в крови,
Бледный лик, постами истомленный,
Озарен сиянием любви.
Кто сей третий черноризец строгий?
(Как бела, нежна его рука!) ―
Князь, презревший род свой для убогой
Кельи и простого клобука.
С темным, сокрушенным, строгим взором,
Всю толпу волнуя громом уст,
Голубым сияя омофором,
Он идет, как новый Златоуст.
Он не помнит пиршеств многолюдных,
Суета от сердца далека.
Побледнела в четках изумрудных
Княжеская, гордая рука.
Шум толпы ему докучен ныне,
И труды правленья ― тяжелей:
Улетел бы к Оптиной пустыне
Строгий ангел Дмитровских полей.
Только там ― все то, что сердцу мило,
Тихие надгробные кресты…
И зовет Амвросия могила
Чернеца из мира суеты…
Не во сне ли было то виденье?
Неужели вновь она жива,
В золоте, в дыму кадил и в пеньи
Третий Рим ― священная Москва?
Все опять, как и во время оно:
Верою горящие сердца,
Ангелы Кремлевского Сиона,
Первый снег на площади дворца.
Град родной! Ты не узнаешь тлена,
И залог священный есть у нас:
Мощи патриарха Гермогена,
Кто родную веру мукой спас.
1913. 9 ноября.
Дедово.
