Что, Муза моя! Жива ли еще?
Так узник стучит к товарищу
В слух, в ямку, перстом продолбленную ―
Что Муза моя? Надолго ли ей?
Соседки, сердцами спутанные.
Тюремное перестукиванье.
Что Муза моя? Жива ли еще?
Глазами не знать желающими,
Усмешкою правду кроющими,
Соседскими, справа-коечными
― Что, братец? Часочек выиграли?
Больничное перемигиванье.
Эх, дело мое! Эх, марлевое!
Так небо боев над Армиями,
Зарницами вкось исчерканное,
Ресничное пересвёркиванье.
В воронке дымка рассеянного ―
Солдатское пересмеиванье.
Ну, Муза моя! Хоть рифму еще!
Щекой ― Илионом вспыхнувшею
К щеке: «Не крушись! Расковывает
Смерть ― узы мои! До скорого ведь?»
Предсмертного ложа свадебного ―
Последнее перетрагиванье.
15 января 1925
Так узник стучит к товарищу
В слух, в ямку, перстом продолбленную ―
Что Муза моя? Надолго ли ей?
Соседки, сердцами спутанные.
Тюремное перестукиванье.
Что Муза моя? Жива ли еще?
Глазами не знать желающими,
Усмешкою правду кроющими,
Соседскими, справа-коечными
― Что, братец? Часочек выиграли?
Больничное перемигиванье.
Эх, дело мое! Эх, марлевое!
Так небо боев над Армиями,
Зарницами вкось исчерканное,
Ресничное пересвёркиванье.
В воронке дымка рассеянного ―
Солдатское пересмеиванье.
Ну, Муза моя! Хоть рифму еще!
Щекой ― Илионом вспыхнувшею
К щеке: «Не крушись! Расковывает
Смерть ― узы мои! До скорого ведь?»
Предсмертного ложа свадебного ―
Последнее перетрагиванье.
15 января 1925