Ушаков Н. Н.
Новый Седан

6 ноября 1918 года американские и французские войска заняли город Седан.

Из газет


Гремя наступленьем чугунным,
французы вступают в Седан.

― Гони
   этих плачущих гуннов

по черным и мокрым садам.
В сочельник
     врывайся
         к ним на дом

и, свечи в паркет затоптав, ―
гони их
   от елки прикладом,

мой бравый и добрый зуав.
Там щеки профессора схожи
с картофельною шелухой.
― Гони его,
      друг чернокожий,

в халупу
    на остров глухой.


И мимо идут батареи,
и, грязь расплескав на квартал,
солдатам,
    чтоб были бодрее,

из «форда»
     кричит генерал: ―

Пруссаки нас гнали когда-то
в такие же сивые дни.
― Гони
   этих бошей горбатых

из богаделен,
      ― гони!


Ворчат старики за работой,
крючком задевая петлю.
― Гони их
     в седое болото

веселым штыком, пуалю!
Бросают кресты и медали
в осеннюю речку они.
― Гони их
     из кресел
         и спален,

на полуостров
      ― гони!..


О славе,
    о скорби,
        о визе

грохочет густая река.
Как сто истощенных дивизий,
проходят в кустах облака.

Что было страною воронок,
что ночью пыталось сиять,
разрывом,
    дождинкой,
         вороной

взлетало
    и падало
        вспять;

оглохнув в семействе ударных,
пятнистым и без бровей
встречало
    больницами армий

трескучего
     тротта
        Бродвей;

еще по привычке и в трансе
отстреливалось;
       без глаз

катилось кладбищем―
         на дансинг,

мясною торговлей―
        на джаз.


Что было изрытой полянкой,
что стало летучей золой, ―
в медлительный
       гимн
         негритянки

свисало
   как дождь голубой.


Что видело
     Марну
       и Сомму,

что стало глухим рубежом, ―
валилось,
    как лист невесомый,

на страшные
     струны
        банджо.


Чтоб после,
     возникнув из пепла,

от боли высокой
       прозрев,

иная Германия крепла,
знаменами
    вторя
       заре.