СБОРЫ
Коням строевым засыпали корма
По старому чину,/ Рядами,/ На диво
Узда в серебре. Огневая тесьма
И синяя лента/ Закручены в гривы.
И то вроде гульбища ― масленой – гэ!
Плясать над ордой/ Косоглазой ― забава,
И в ленточной радуге,/ Звучной пурге
Нагайкой ― налево/ И саблей ― направо…
Ого, молодечество,/ Выжечь с травой,
Повытоптать ― начисто/ Смуту в окружье!
Куражься да балуйся,/ Ножик кривой,
Да пика кыргызская―/ Тоже оружье!
По старому чину/ Жены седлали
Коней! / Бровишки насупив зло,
Старая Меньшикова/ В кашемировой шали
Вышла старому/ Ладить седло,
Старому свому/ Покрепче, потуже
Подпругу тянула рукой костяной.
Надо ― и под ноги/ Ляжет мужу,
Коли ему/ Назвалась женой.
Меньшиковская―/ Рыжая семья ―
Двадцать подсолнухов подряд, ―
Меньшиков и его сыновья
Хлещут чай и тихо гудят.
Младший сын завистней всех: ―
Чо ето приплетать голытьбу,
Курам ― в смех,/ Рыбам ― в смех!
Чо ли не ладно нам/ Без помех
Сотней одной/ Наводить гульбу?
Тожа, подумаешь! / Что за вояки!
Босых ― берут. / Сирых ― берут.
Во, погоди,/ Только утка крякнет,
Баба ль натужится, ― убегут. ―
А меньшиковское дите/ У отцовских плеч: ―
Батька, ба, пошто эти сабли?
Куда собирашься? / ― Кыргызов жечь.
― А пошто? / ― По то, что озябли.
― А ты бы им шубы? / ― Не хватит шуб. ―
Дите задумалось: «Ую-ю!
Так ты увези им дедов тулуп,
Мамкину шаль и шубу мою!»
А у крепости начинались трубы,
Стучали копыта, пыль мела,
Джигитовали, кричали: «Любо!»
Булькали железной водой/ Удила.
Род за родом шли на рысях,
С маху плетью стелились махом,
Остановившись, глазом кося.
Кланялись есаульским папахам.
«Ей, да не ходи
Смотреть, забава, скачку.
Ты напрасно, любушка,
Д[а] не прекословь,
Если не слюбились
Мы с тобой,/ Казачка,
Если закатилась
Ранняя/ Любовь…»
Тут же разбились на сотни/ И ― в круг.
Смолкнули, приподнялись на коленях.
Треснуло, развернувшись, знамя,/ И вдруг
Выехал казначей! / Ходаненов!
Дал атаману честь/ И ― айда!
Выплясал дробь,/ Не срываясь/ С места.
Лошадь под ним―/ Не лошадь,/ Беда!
Вся разукрашена,/ Как/ Невеста.
Дал Ходаненову/ Голос бог.
Дал ему/ Голоса/ Сколько мог.
А Ходаненов/ К гриве/ Прилег
И затрубил,/ Что гоночный/ Рог: ―
Казаки!.. Нехристи! / Царя! Супротив!
Не допустим! / Братья! / С нами вера! ―
… Чуть покачивались/ Птицы грив.
Кто-то ворчал:/ ― Какого х[ера]
Мылится? / Деньги считал бы [еб]ать! ―
Кто-то рядом/ Сказал: ― Молчать!..
― Казаки! Без жалости! / Блюсти дисциплину!
Нас не жалеют/ И их―/ Пора!.. ―
И сразу на всю/ Крепостную/ Равнину
Грузно перекатилось:/ ― Ура! / ― Ура-а-а!
У переулка, войску/ Навстречу,
Вынесла таратайка/ Попа, ―
Сажень росту, парчовые плечи,
Бычий глаз,/ Борода до пупа.
Поп отличный,/ Хороший поп,
Нет второго/ Такого в мире,
Крестит на играх,/ Смеючись,/ Лоб ―
Тяжелою/ Двухпудовой гирей.
Конокрадов жердью бил,
Тыщу ярмарок открыл,
Накопил силищу бычью,
Окрестил киргизов тыщу.
Ввек не сыскать
Другого такого.
Слова его – как
В морду подкова.
Он стоит ― борода до пупа.
Ввек не сыскать
Такого попа.
Он пошел,/ И за ним―/ Весь чин,
Выросший/ В чаду/ Овчин/ И кончин.
Дьякон Шугаев/ С дьяволом/ В глотке,
Пономарь,/ Голубой/ От чесотки,
Конокрад,/ Утекший/ Где-то в леса…
Грянули! // С левого клироса голоса:
«… Благочестивое воинство!» / Поп пошел
Мимо воинства/ Шагом твердым,
Пригоршней/ Сыпал/ Святой рассол
На казаков,/ На лошажьи морды.
Кони сторонились/ От кропильницы/ Молча, ―
Они не верили/ Ни воде, ни огню.
Волчий косяк/ Поповский сволочи
Благословлял/ Крестами/ Резню.
Кони отшатывались/ От убоя,
Им хотелось/ Теплой губою
Хватать в конюшенной/ Тьме овес,
Слушать утро/ У водопоя
В солнце/ И долгом гуденье ос.
Глухо раскачивалось кадило
Зыбка, полная/ Красных углей,
Цепью гремела,/ Кругом ходила
И становилась/ Все тя-я-желей…
И попы, по колено в дыму,
Пахнувшем кровью,/ Тоской и степью,
Шли и шли по кругу тому,
Пьяные от благолепья: ―
Го-о-споди! / ― Н-но!.. / Атаман Ярков
Спешился, пал,/ Прильнул к кресту.
Смолкнули. — Аа-рш! ―/ Из-под подков
Ропот убежал на версту.
Люди текли,/ И на травах мятых
Поп, сдвигая бровей кусты,
В жарком поту,/ В парчовых латах,
Ставил на сотнях/ Крестом кресты.
И последний, с ртом в крови,/ Шашкой
Над головой гуляя,/ Меньшиков гаркнул: ―
Благослови/ На гульбу! / ― Благословляю.
Так и стояли они, густой
Ветер поглатывая осенний
Ртами, кривыми от песнопений,
Серебряный дьякон и поп золотой.
А сотни/ Уже по степи текли
В круглой,/ Как божья земля, пыли.
В бубны били,/ Роняли звезду
На солончаковом/ Твердом льду.
Песней с их стороны подуло:
«И на эту орду/ Я вас сам поведу,
А за мною пойдут/ Есаулы».
Шли они/ Средь солончаковых льдин,
В крепкий косяк/ Востроносый слиты,
Не разрываясь,/ И только один
Выскочил,/ Крутясь на одном копыте.
Он долго петлял,/ Не мог пристать,
Вырванный из пик городьбы,
Будто нарочно показывал стать,
Становя коня на дыбы.