Мастера
Первое посвящение
Колокола, гудошники…
Звон. Звон…
Вам,/ художники
всех времен!
Вам,/ Микеланджело,
Барма, Дант!
Вас молниею заживо
испепелял талант.
Ваш молот не колонны
и статуи тесал ―
сбивал со лбов короны
и троны сотрясал.
Художник первородный ―
всегда трибун.
В нем дух переворота
и вечно ― бунт.
Вас в стены муровали.
Сжигали на кострах.
Монахи муравьями
плясали на костях.
Кровавые мозоли.
Зола и пот.
И Музу, точно Зою,
вели на эшафот.
Но нет противоядия
ее святым словам ―
воители,/ ваятели,
слава вам!
Второе посвящение
Москва бурлит, как варево,
под колокольный звон…
Вам,/ варвары
всех времен!
Империи и кассы
страхуя от огня,
вы видели в Пегасе
троянского коня.
Ваш враг ― резец и кельма.
И выжженные очи,
как/ клейма,
горели среди ночи.
Вас мое слово судит.
Да будет ― срам,
да/ будет
проклятье вам!
I
Жил-был царь.
У царя был двор.
На дворе был кол.
На колу не мочало ―
человека мотало!
Хвор царь, хром царь,
а у самых хором ходит вор и бунтарь.
Не туга мошна,
да рука мощна!
Он деревни мутит.
Он царевне свистит.
И ударил жезлом
и велел государь,
чтоб на площади главной
из цветных терракот
храм стоял семиглавый ―
семиглавый дракон.
Чтоб царя сторожил.
Чтоб народ страшил.
II
Их было смелых ― семеро,
их было сильных ― семеро,
наверно, с моря синего,
или откуда с севера,
где Ладога, луга,
где радуга-дуга.
Они ложили кладку
вдоль белых берегов,
чтоб взвились, точно радуга,
семь разных городов.
Как флаги корабельные,
как песни коробейные.
Один ― червонный, башенный,
разбойный, бесшабашный.
Другой ― чтобы, как девица,
был белогруд, высок.
А третий ― точно деревце,
зеленый городок!
Узорные, кирпичные,
цветите по холмам…
Их привели опричники,
чтобы построить храм.
III
Кудри ― стружки,
руки ― на рубанки.
Яростные, русские,
красные рубахи.
Очи ― ой, отчаянны!
При подобной силе ―
как бы вы нечаянно
царство не спалили!..
Бросьте, дети бисовы,
кельмы и резцы.
Не мечите бисером
изразцы.
IV
Не памяти юродивой
вы возводили храм,
а богу плодородия,
его земных дарам.
Здесь купола ― кокосы,
и тыквы ― купола.
И бирюза кокошников
окошки оплела.
Сквозь кожуру мишурную
глядело с завитков,
что чудилось Мичурину
шестнадцатых веков.
Диковины кочанные,
их буйные листы,
кочевников колчаны
и кочетов хвосты.
И башенки буравами
взвивались по бокам,
и купола булавами
грозили облакам!
И москвичи молились
столь дерзкому труду ―
арбузу и маису
в чудовищном саду.
V
Взглянув на главы-шлемы,
боярин рёк: ―
У, шельмы,
в бараний рог!
Сплошные перламутры ―
сойдешь с ума.
Уж больно баламутны
их сурик и сурьма.
Купец галантный,
куль голландский,
шипел: ― Ишь, надругательство,
хула и украшательство.
Нашел уж царь работничков ―
смутьянов и разбойничков!
У них не кисти,
а кистени.
Семь городов, антихристы,
задумали они.
Им наша жизнь ― кабальная,
им Русь ― не мать!
… А младший у кабатчика
всё похвалялся, тать,
как в ночь перед заутреней,
охальник и бахвал,
царевне/ целомудренной
он груди целовал…
И дьяки присные,
как крысы по углам,
в ладони прыснули: ―
Не храм, а срам!..
… А храм пылал в полнеба,
как лозунг к мятежам,
как пламя гнева ―
крамольный храм!
От страха дьякон пятился,
в сундук купчишко прятался.
А немец, как козел,
скакал, задрав камзол.
Уж как ты зол,
храм антихристовый!..
А мужик стоял да подсвистывал,
всё посвистывал, да поглядывал,
да топор/ рукой всё поглаживал…
VI
Холод, хохот, конский топот да собачий звонкий лай.
Мы, как дьяволы, работали, а сегодня ― пей, гуляй!
Гуляй!
Девкам юбки заголяй!
Эх, на синих, на глазурных да на огненных санях…
Купола горят глазуньями на распахнутых снегах.
Ах! ―
Только губы на губах!
Мимо ярмарок, где ярки яйца, кружки, караси.
По соборной, по собольей, по оборванной Руси ―
эх, еси ―
только ноги уноси!
Завтра новый день рабочий грянет в тысячу ладов.
Ой вы, плотнички, пилите тес для новых городов.
Го-ро-дов?
Может, лучше ― для гробов?..
VII
Тюремные стены.
И нем рассвет.
А где поэма?
Поэмы нет.
Была в семь глав она ―
как храм в семь глав.
А нынче безгласна ―
как лик без глаз.
Она у плахи.
Стоит в ночи.
…………………………
И руки о рубахи
отерли палачи.
Реквием
Вам сваи не бить, не гулять по лугам.
Не быть, не быть, не быть городам!
Узорчатым башням в тумане не плыть.
Ни солнцу, ни пашням, ни соснам ― не быть!
Ни белым, ни синим ― не быть, не бывать.
И выйдет насильник губить-убивать.
И женщины будут в оврагах рожать,
и кони без всадников ― мчаться и ржать.
Сквозь белый фундамент трава прорастет.
И мрак, словно мамонт, на землю сойдет.
Растерзанным бабам на площади выть.
Ни белым, ни синим, ни прочим ― не быть!
Ни в снах, ни воочию ― нигде, никогда…
Врете,/ сволочи,
Будут города!
Над ширью вселенской
в лесах золотых
я,/ Вознесенский,
воздвигну их!
Я ― парень с Калужской,
я явно не промах.
В фуфайке колючей,
с хрустящим дипломом.
Я той же артели,
что семь мастеров.
Бушуйте в артериях,
двадцать веков!
Я со скамьи студенческой
мечтаю, чтобы зданья
ракетой/ стоступенчатой
взвивались/ в мирозданье!
И завтра ночью блядскою
в 0.45[ноль сорок пять]
я еду/ Братскую
осуществлять!
… А вслед мне из ночи
окон и бойниц
уставились очи
безглазых глазниц.
1959