Оправдание
Вы спросите меня: какая мне охота,
Усердною рукой смешного стихоплета
Играя рифмами, как будто в меледу,
С раздумьем общим быть так резко не в ладу.
Теперь не до стихов, до песней, до идиллий.
Нет, дело ждет других забот, других усилий.
Когда под тучами сбирается гроза,
И все, что слышится, и колет нам глаза,
Так возмутительно, насильственно и грустно;
Когда ложь наглая и письменно и устно
Нас травит клеветой везде и каждый час,
И свору злых страстей накликала на нас,
Дипломатической нас окружив облавой:
Тут время ль тешиться ребяческой забавой?
На строгий ваш вопрос, похожий на упрек,
Скажу вам напрямик: я – русский человек.
Когда не сломит он беды, с судьбою споря,
Он, выбившись из сил, запьет, бедняжка, с горя,
Чтоб грусть свою топить в забвеньи и вине.
Запоем рифм пришлось упиться так и мне,
С попыткой потопить в хмельных своих чернилах
Печаль, которую я отвратить не в силах.
Укора камнем вам швырнуть в меня грешно.
У каждого свое сподручное вино,
Которым он себя куражит в горе. Каждый
Имеет свой червяк какой-нибудь до жажды.
Что ж делать? Сознаюсь, что жаждою стихов
Вторым изданьем я – покойный граф Хвостов.
Вы судите меня: нет, лучше пожалейте.
Великий Фридрих сам, и тот играл на флейте,
Чтоб развлекать свою державную хандру.
Хоть я и не велик, пример с него беру.
Мне также нужно желчь и скорбь свою рассеять:
Забывшись, нужно мне на ветер рифмы сеять,
Хотя известно мне, что с этого труда
Не будет ни цветов, ни сладкого плода.
Указанный мне путь я изменить не волен,
Я европейскими поветриями болен,
Я ими до души проникнут, до костей.
Я болен от газет, депеш, речей, статей,
От этой гнусной лжи, как хляби при потопе,
Залившей здравый смысл и совести в Европе.
И сыщется ль, иль нет, спасительный ковчег,
Чтоб истину сберечь и высадить на брег?
Предвидеть мудрено при общем катаклизме.
И сток всей этой лжи – в парижском журнализме.
Всех пуще я взбешен Журналом де Деба:
В нем с жалкой трусостью надменности борьба.
Двуличный либерал с улыбкой сладко-кислой,
Смиренник у себя и злой крикун над Вислой,
Кудряво расцветив увертливую речь,
Не прочь Европу он из края в край зажечь,
Чтоб греясь пред огнем, в приличном расстояньи,
Народам толковать об их преуспеяньи.
Читать терпенья нет, тоска и злость берет;
А не читать нет сил: на пытку так и прет.
Тут чувствуешь себя пред злобой безоружным,
Здоровья не придать безвыходно недужным,
Не выпрямишь того, в ком совесть на боку:
И хватишь чарку рифм, чтоб заморить тоску.
1863?