Мой знакомый
Вступление к ненаписанной поэме
1
Читал я где-то мудрое сужденье,
Что жизнь простых, обыкновенных лиц,
Рассказанная нам без украшенья,
Без хитрых вымыслов и небылиц,
Глубокого достойна изученья.
Ведь всякий, кто бы ни был он, любил,
Страдал, надеялся, не верил, верил,
Молился, унывал и лицемерил
Перед собой и светом, ― словом: жил;
И жизнь его ― достойна ли упреков
Она или похвал ― для нас полна уроков.
2
Вот почему с приятелем моим
Хочу я познакомить вас, читатель.
«Я знал его; мы странствовали с ним…» 1
Валунин, с детства лучший мой приятель,
Считался человеком не пустым,
Но человек он был обыкновенный,
Как я и вы, быть может. Тридцать лет
Он прожил на земле. Его уж нет;
Но ни конец, ни жизнь его ― вселенной
Не сделали ни пользы, ни вреда.
Он жил, как будто бы и не жил никогда.
3
Но он надежды подавал большие!
И долго мне казалось самому,
Что гения в нем обретет Россия
И что слагать назначено ему
Земным глаголом песни неземные.
И я всё ждал, чтоб звуки полились;
Я сторожил желанное мгновенье
Дремавших сил и мыслей пробужденья…
Напрасно! Он молчал. Года неслись…
Он умер. Жертва горького обмана,
Он слишком долго жил иль умер слишком рано.
4
Мне жаль его. К чему он жил? Ужель
Затем, чтоб жизнь пройти путем беструдным,
Единую в грядущем видя цель:
Сменить сон временно́й сном непробудным,
Могилою ― спокойную постель?
Нет, нет!.. Он умер кстати. Жизнью краткой
Он озадачил всех: себя и нас.
Прожив обычный век, в предсмертный час
Ни для кого он не был бы загадкой.
К несчастью, выгода людей иных
Вся заключается в загадочности их.
5
Мне тяжело тревожить память друга
Сомненьем для него обидным. Он
В страданиях последнего недуга
Не покидал мечты, что был рожден
Для подвига великого. Бывало,
Я говорил ему: «Летят года!
Взгляни ― ты прожил много, сделал мало».
Он возражал мне: «Время не настало!
Я жду; готовлюсь». И в пример тогда
Мне приводил Руссо или Мольера.
В свое бессмертие была сильна в нем вера!
6
И я уж опоздал спасти его.
Над ним свершилось божье наказанье…
Всю жизнь он был так жалок оттого,
Что, не приняв нам сродного призванья
Быть что-нибудь, он вышел ― ничего.
А между тем имел он всё, что нужно
Для счастья сына бренного земли.
Хозяин, гражданин, глава семьи ―
Все важные заботы мира ― дружно
Нести он мог бы с пользой для людей,
И приобрел бы честь, как вывод пользы сей.
7
Что гений!.. В жизни нужны нам границы.
Полдюжины практических голов
Полезней гениальной единицы,
Как нам действительность полезней снов
И быль ― дельнее всякой небылицы.
Мне род людской видней в умах простых.
Они творят без блеска и без шуму
И думают доступную нам думу.
Повсюду сумма личностей таких,
Когда вы средние возьмете числа,
Мерило верное общественного смысла.
8
О друг мой! Я жалею не о том,
Что ты не так, как создается гений,
Был сотворен; но что с твоим умом
Игрушкою ты был пустых стремлений
И праздного тщеславия рабом.
Но полно!.. Бросим то, что невозможно
Нам изменить. Теперь не всё ль равно?
Он был обыкновенный смертный; но,
Замучен жизнью мелочной, тревожной,
Бесплодной, скучной, он в земле зарыт
И спит таким же сном, каким и гений спит.
9
Я начал мой рассказ и замечаю,
Что, грустию невольной увлечен,
Я вовсе не сначала начинаю:
Со смерти.
Но поэмы мрачный тон
Навряд ли изменился б. Я не знаю ―
Светлей была какая из эпох
У моего героя? Смерть, рожденье
И жизнь ― равно достойны сожаленья.
Итак, простите мне плачевный слог,
Печальному предмету строф покорный,
С начала до конца мне нужен тон минорный.
10
Тому, как я сказал вам, тридцать лет,
Под небом Малороссии ленивой
Приятель мой рожден на этот свет.
Старинный дом, громадой горделивой
Вознесшийся над зеленью садов,
Младенца принял в торжестве великом
Под свой просторный и радушный кров.
Больной ребенок на веселый зов
Ответствовал страданья первым криком…
Едва начав дышать, он умирал ―
Как будто уж тогда он цену жизни знал.
11
И в тот же день к нему врачей призвали.
Один из них, качая головой,
Таинственно сказал, что опоздали
Прибегнуть к медицине; а другой
Решил, что мальчик будет жив едва ли.
«Помочь дитяти, кажется, легко! ―
Воскликнул третий (этот был умнее). ―
Юпитера вскормила Амальтея,
И он сосет пусть козье молоко.
А во-вторых, его держать должно бы
На чистом воздухе. Послушайтесь―/ для пробы!»
12
И вот ребенок в сад перенесен.
Там пологом узорчатым сплетались
Над ним могучий дуб и нежный клен;
И листья гармонически шептались,
На вежды тихий навевая сон.
Невидимо, у самой колыбели,
Легко порхали птички меж ветвей;
И, возлюбя его, то соловей,
То иволга поочередно пели;
И от цветов нарядных аромат
Струями свежими поил роскошный сад.
13
Чрез месяц мальчик начал улыбаться;
Глядели веселей его глаза;
И с жизнию раздумал он расстаться.
Его спасли ― природа и коза.
Вернее, что последняя, признаться.
Валунин был кормилицей своей
Мифологической весьма доволен.
Он повторял: «Я при смерти был болен
И оживлен козой. Без шуток, ей
Я жизнью одолжен на этом свете!»
И чучело козы держал он в кабинете.
14
Итак, он ожил ― всё равно, по той
Или другой причине; но ребенок
Вид сохранил и слабый, и больной,
Освободясь от тесных уз пеленок.
Никто не говорил: «Какой живой!» ―
Напротив, все твердили: «Не по летам
Он так задумчив. Видно по всему,
Что на роду написано ему
Иль дипломатом быть, иль поэтом».
Увидим мы из следующих глав,
Насколько отзыв их ошибочен иль прав.
15
Нет у меня желанья и терпенья
Описывать младенчество. Зачем?
У всех одно встречается явленье:
Сперва дитя ― и слеп, и глух, и нем;
Живет убогой жизнию растенья;
Потом играет словом, и тогда,
В нем вызванная силою чудесной,
Мерцает мысль, как в вышине небесной
Далекая за облаком звезда…
И в детстве каждый ― с разницею малой ―
Равно со всеми глуп, или умен, пожалуй.
16
Мы к возрасту такому перейдем,
Когда растут наклонности и страсти;
Кипят борьбою в сердце молодом
Добра и зла враждующие власти,
И юноша неопытным умом
Пытает жизни темные задачи.
То за туманом безутешных слез,
То в праздничном сияньи пышных грез
Он видит мир; и с каждым днем иначе
Всё видится ему ― и жизнь, и свет;
И чувству ни границ, ни повторенья нет.
17
Покинем же страну его рожденья
И мысленно себя перенесем
Вослед за ним в орловское именье
Его отца. Мы там росли вдвоем;
Делили смех и слезы огорченья,
И взапуски учились наизусть.
Нас подружили возраст и соседство.
Валунина с воспоминаньем детства
Порой томила сладостная грусть…
И сад, и лес, и дом ― теперь уж древний,
И Чертовидский-Верх ― название деревни ―
18
Ему всё нравилось; и те года,
Хоть детские, но полные значенья,
Над ним не пролетели без следа.
Минувших дней живые впечатленья
В нем не могли исчезнуть никогда.
Любил великорусскую природу
Он так же после, как и в старину,
За скромность, за простор, за тишину,
За то, что, созерцанью дав свободу,
Она ничем нам не стесняет дух…
Привольно бродит взор, спокойно внемлет слух.
19
Великолепны мрачные картины
Страны гористой! Но невольный страх
Рождают эти бездны и вершины,
Любя́щие скрываться в облаках…
Пленительны пустынные равнины
Красой благоухающей своей,
Высоких трав широким колыханьем
И ласковым, задумчивым молчаньем;
Но эта нега девственных степей
Так часто грусть наводит и тревожит ―
И с ней бороться дух не хочет и не может.
20
Когда, бежав от светской суеты,
Возвышенных ты жаждешь наслаждений;
Когда к тебе, с незримой высоты,
Предвестники грядущих песнопений,
Слетаются и звуки, и мечты;
Когда душа, с страстями в вечном споре,
Изнемогла среди упорных битв
И просит обновленья и молитв, ―
Смотри на море, вслушивайся в море!
Но рой игривых, легкокрылых дум
Отгонит грозных волн величественный шум.
21
А он своею прелестью спокойной
Всегда влечет к себе, мой край родной!
Под липою кудрявою и стройной
Сидишь и всё глядишь перед собой,
Любуясь свежей тенью в полдень знойный;
На дне оврага шепчущим ручьем;
Виющейся по нивам золотистым
Дорогой черною; ковром цветистым
Лужаек и холмов, а там ― селом
Раскинутым, и далью темно-синей,
И строгой простотой волнующихся линий.
22
Забудешься и слушаешь порой
Жужжанье пчел, и трели птичьих песен,
И скрип колес тележных под горой.
Круг впечатлений светел и нетесен…
Сидишь и всё глядишь перед собой!
Настроен дух с природой дружно, ладно.
Так действует на сердце и на ум
Изящным сочетаньем чувств и дум,
Негромкой, но торжественной и складной
Поэмы тихошественная речь,
И увлекает вас, не думая увлечь.
23
Вот лишнее, быть может, изложенье
Любовных чувств к природе. Впрочем, их
Делил со мной Валунин без сомненья.
Мне одному принадлежит лишь стих.
Хотя рассказу эти отступленья
Дают капризный и небрежный ход,
Но я себе предоставляю право
Бродить везде: налево и направо;
Стоять, идти назад, бежать вперед…
Системе той я следую в поэме,
Чтоб вовсе никакой не следовать системе.
24
Затем нескромной этой похвальбой
Мне завершить свое вступленье должно.
Уж вам знаком настолько мой герой,
Что, кажется, не без участья можно
Следить вам будет за его судьбой.
Он был идеалист, ― я прибавляю,
Идеалист всегда, везде, во всем.
И качества, и недостатки в нем
Я этим настроеньем объясняю.
Теперь и кончить можно б. Я готов;
Но, в заключение, прибавлю пару слов.
25
Читатель, до свиданья! Ставлю: punctum
Всю жизнь Валунина, все тридцать лет
Вам рассказать в порядке и по пунктам
Я дал себе торжественный обет.
В главе второй я вам представлю ― детство.
Но скоро ли? Бог знает!.. Признаюсь,
Со мной враждует, чуть не с малолетства,
Порок, с которым сладить нету средства…
Владычеством его я тягощусь,
Но, кажется, едва ль себя исправлю…
О лень, оставь меня!.. Тебя я не оставлю!..
1855