ТАМ, ДАЛЕКО, ДАЛЕКО, ДАЛЕКО…
В справочнике конторы Кук и Ко Индия была названа «страной, где турист увидит таинственную жизнь слонов, где в тропических садах разлита божья благодать, вода всегда тепла, звери опасны, люди загадочны, земля предлагает свои сокровища».
Там, далеко, далеко, далеко,
Где и мне бы денечек побыть,
Где слоны у речного истока
Собираются думать и пить,
Где «сезон нескончаем купальный,
Где живут, о заботах забыв,
Где качаются гибкие пальмы,
Где синеет Бенгальский залив…
Где тревожат сквозь сон переливы
Сингасанга расстроенных струн,
Где большие плакучие ивы
Называются Бед-и-Меджнун…
Где вещает один на санскрите,
А другой на фарсидском острит,
Но ― поскольку в английской орбите ―
Называются улицы «стрит»…
Где у кротких блюстителей Брамы
Потаенно мерцающий взор, ―
Там увидишь гранитные храмы
Стооконных банкирских контор,
Разграфленные в клетку панели,
И огни погребальных костров,
И венки из вьюнков и камелий
На рогах у священных коров…
(Хоть корова не каждая свята,
Но брамины, прозрев глубоко,
Мясоед запретили когда-то,
И нельзя продавать молоко).
Меж вертепов, светящих багрово,
Мимо жриц, возносящих мольбу,
Величаво проходит корова
С белоснежной звездою на лбу, ―
Благодушием тигра жесточе
И людской презирая порыв,
Роковые, огромные очи
В даль угрюмого «стрита» вперив!
И бряцанье ее амулетов
Над толпой человеков-теней,
Над толпой человеков-скелетов,
Что склониться спешат перед ней…
Дуют знахари в длинные трубы,
Исцеленных ведя на показ…
Ждут сожжения черные трупы
На ступенях громадных террас.
И не видно ни пеших, ни конных,
Ни туземных, ни белых солдат, ―
Лишь в бинокли с высоких балконов
Благосклонные леди глядят.
Карамельки, печенье в корзинке
Опустив на веревочке вниз,
Аплодируют пестрой картинке
Стрекозиноизящные мисс…
И душистый цветок цикламена
За перила летит, как привет, ―
Потому что «терпимость священна
И ни в чем принуждения нет!»
Век течет не последний, не первый,
И не глуп стародавний уклад…
Пусть коровы идут на консервы,
Пусть индусы едят, что хотят!
И вечерняя благость ложится
Под охрипшую музыку труб
На брыластые, белые лица
С чуть брезгливою складкой у губ…
Там, далеко, далеко, далеко,
Где уклад незапамятно стар,
Где бедняк не услышит упрека,
Если голым придет на базар;
Где на свалке «отверженных» зона,
У болота ― рабов племена;
Где у стен Бенареса бессонно
Желтобурая ходит волна;
Где на Ганге качается пепел ―
От сожжения мертвых следы, ―
Где презренья достоин, кто не пил
Из священного Ганга воды;
Где так сладок бывает и мирен
Легкий ветер вечерних дорог,
Из гашишекурилен, кумирен
Синеватый струится дымок, ―
Там ― по правилам тамошним ― просто
И реально, и зримо груба,
Легендарного кажучись роста ―
В полтора телеграфных столба,
Из поселка в поселок ― за делом,
А не призрак пустой без ума! ―
Чернолобая, в рубище белом,
Скаля зубы, проходит Чума.
Бьют в литавры поклонники Шивы,
Молят небо и жгут кардамон…
Нищий пригород шумный и вшивый
Оцепляет безмолвный кордон…
Все, как читано в старых рассказах:
Эти факелы, крючья, костры…
Но пикетчики ― в противогазах
И в плащах цвета лисьей мездры…
И не вовсе обычаи стары ―
По новинке вершатся дела:
В тростниковых кварталах ― пожары…
Зачумленные села ― зола.
И не видно ни пеших, ни конных
Полицейских красивых солдат,
И проказницы с белых балконов
На бенгальский огонь не глядят,
И легенд о Великом Поджоге
Не споет на базаре никто…
Ускользают по горной дороге
Вереницы малюток авто…
За чертой карантина растаяв,
Быстролетные стаи нырнут
В голубой травостой Гималаев,
Где прохладней луны Кирнауд…
В сожалительно-грустной беседе,
В христианской любви горячи,
Прочь уносятся сэры и леди,
И духовники их, и врачи…
Им погоды нужна перемена,
А вернутся своим чередом, ―
Потому что «свобода священна
И у всякого собственный дом».
Там, далеко, далеко, далеко,
У лазурной и теплой волны,
Где поля плодоносят без срока,
Где по улицам ходят слоны,
Где гуляют пантеры и тигры
И покажет гостям чародей
Обезьяньи крикливые игры
В мертвом Городе Древних Людей…
Где блестят перламутром дорожки
Под зелеными косами ив,
Где журчат баядерок сережки,
Где звенит Аравийский залив…
Где гостей веселят умиленных…
Где на совести мира висят
Голодающих/ сто/ миллионов
И бесправных/ еще/ шестьдесят…
Где под вечер простая шарманка
В городском переулке поет,
Аромат ананасов и манго
В полнолуние спать не дает…
Где покуда на отдых не лягут
Все бродяги вечерних дорог, ―
Из открытых кумирен и пагод
Синеватый струится дымок…
Там, далеко, далеко, далеко,
Где «в садах разлита благодать»,
Где слонов у речного истока
Мне приходит пора повидать,
Где «особенно звери зубасты»,
Но в «садах разлита благодать»,
Где «рабов, не имеющих касты»,
Мне воочью пора увидать!
1947