Адалис А. Е.
В человеческой памяти

В человеческой памяти/ есть и моря, и леса,
Купы влажных садов/ и пустынных степей полоса.
И на все языки/ переводится речь соловья…
Но у каждого, друг,/ география эта ― своя!
И сверкающий край/ в человеческой памяти есть, ―
Там как будто лучей/ и прозрачных предметов не счесть:
Он встает ― этот мир―/ из тумана, и скуки, и тьмы,
Где рождается вдруг/ понимание между людьми…
Может быть, потому/ проясненным горит серебром
Этот памятный мне/ в смутном городе ― аэродром?..
Если б тысячу лет/ мне прожить на земле довелось, ―
Ясно помнил бы я/ под лучом, упадающим вкось,
Этот светлый, как ртуть,/ как зеркальное озеро, круг, ―
Круг светлей серебра/ и лицо твое темное, друг!
Мы гостили у вас―/ от советских республик восьми
Только горстка людей/ из двухсотмиллионной семьи, ―
Люди разных племен/ улетали единой семьей,
На восьми языках/ говорили мы слово «домой!»
Слово «друг» я сказал,/ но друг друга мрачней и грустней
Вы глядели на нас,/ вы ― толпа разобщенных друзей…
Я запомнить хотел/ твой печальный и дикий рассказ,
Я глядел на тебя,/ чтобы в памяти вечно всплывал
Молодого лица/ удлиненный и темный овал…
Есть, как звезды, глаза,/ но бывают глаза, как цветы:
Не блестят, не горят… / об усталости думаешь ты…
Он запущен и дик―/ человеческий этот цветник,
Этот брошенный сад… / почему он запущен и дик?
Ветви поднятых рук… / сколько черных фиалок в росе!
Вам бы вместе дышать! ―/ Но по-разному думают все…
Что ж садовника нет/ над источенной, серой листвой,
Чтобы внутрь заглянуть―/ где хороший орех, где ― пустой?
Где не будет плода,/ а какой и сегодня готов?..
Поглядеть, пожалеть,/ сколько диких и кислых плодов!..
Слово «друг» я сказал… / и внезапно ты пылко спросил: ―
Где еще ты найдешь/ столько даром рассыпанных сил?
Неужели и мы/ не сольемся единой семьей? ―
Здесь на всех языках/ прозвучало бы слово «домой!»
Почему, почему, о побеги цветущих племен,
Вы единой семьей/ признаете единый закон?
Нет ни слуг, ни гостей/ в родовом, благородном дому:
Вы ― хозяева все! / Почему? Почему? Почему?
Ты сказал и умолк… / но дыханье весны пронеслось:
Стали думать одно/ те, кто думали разно и врозь;
От запекшихся губ/ неживая печаль отлегла,
Черных матовых глаз/ распахнулась горячая мгла, ―
И хрустальный простор/ просиял из тумана и тьмы,
Юный голос взлетел:/ «Верьте, будем такими и мы.»
Юный голос летел/ над полями скорбей и потерь:
«Милый брат, не забудь! / Милый брат ― что бы ни было ― верь!..»
Караван журавлей уплывал в голубой вышине,
Улетал самолет к отдаленной счастливой стране…
Мы печальных друзей покидали на светлом кругу,
И отныне у них навсегда моя песня в долгу…
Если спросишь меня:/ Этот край на какой широте,
Под какой долготой/ были встречи далекие те?
Купы черных садов/ у морей голубого огня?..
Я отвечу тебе:/ Очень близко ― в груди у меня!
Если спросишь меня:/ Сколько дней или тысяча лет
Пролетели с тех пор? / Не погас ли мерцающий свет?
Я отвечу тогда:/ Погляди мне в глаза и проверь:
Трех минут не прошло… / это было всегда ― и теперь!
Как луна в облака―/ этот город, что мной не забыт,
Омраченно вплывал/ в годы новых смертей и обид…
Но прозрачен и чист/ над раскатами смутной молвы
Юный голос летит:/ «Верьте, ― будем такими, как вы.»
Юный голос летит/ над полями обид и потерь:
«Дальний брат, не забудь! / Дальний брат ― что бы ни было, ― верь!..»