у берега воды ― бескрайней и суровой ―
я пристально стоял, рассеянно смотря.
и пряжка, и каблук, и весь ботфорт мой новый?
казались в этот день особенно не зря.
могущество весны не только в ее власти,
оно во всем ее безбрежно-остальном:
когда хмелеет кровь, и медленные страсти
готовы весь февраль перевернуть вверх дном.
о шпаге что скажу? она со мной бесследно,
безвыездно со мной ― особенно тогда,
когда в пылу вскипев какой-нибудь беседы,
вонзаю я клинок в виновного врага.
но медленнее всех и черно-голубее
одна ночная страсть: иззвездно-глубока,
она скрипит равно и князю и плебею ―
то ангельским крылом, то дверью кабака.
о шпорах что скажу? они ― как и все шпоры ―
то густо моросят, то огненно слывут, ―
особенно вчера, ― когда врубились хором
в необозримый строй гарцующих минут.
здесь все ее: все дали-каторжане
и эти облака в грохочущих цепях,
и даже конный луч, и утреннее ржанье ―
как брошенная тень в полночных торопях.
о парике? но пусть он о себе сам скажет ―
дождь свежезавитой, затмение и гром ―
о стеклышке огня, замазанного сажей,
о черной желтизне с простреленным углом