ФЕДЕРИКО ГАРСИЯ ЛОРКА
ФАМАРЬ И АМНОН
Над безысходной пустыней
В небе луна возникала,
А лето сеяло щедро
Вопли огня и шакалов.
Над кровлями и садами
Звенели медные струны.
Близился ветер кудрявый
С блеяньем золоторунным.
Дрожа от белых сверканий,
Словно от острых ожогов,
В рубцах, и шрамах, и ранах
Предстала земля пророков.
*
Под звон кифар облуненных
И ледяных тамбуринов
Фамари мнилось, что в горле
У ней напев серафимов.
Порыв несравненной пальмы,
Тело желало весь вечер
Снега на жгучий живот,
Града на твердые плечи.
Фамарь стояла и пела
На плоской крыше, нагая,
И пять прохладных голубок
Играли ее ногами.
Амнон глядел исступленно
И слушал с террасы пенье,
И зыбилась борода,
И плоть закипала в пене.
Ее нагота, сияя,
Вся напряглась и дрожала,
Подобно стреле, вонзившей
Свое звенящее жало.
Луну, круглевшую близко,
Амнон созерцал в тумане,
И на луне он увидел
Твердые груди Фамари.
*
В четвертом часу утра
Амнон простерся на ложе.
Под взором его крылатым
Вся спальня прониклась дрожью.
Свет погребает селенья
В рыжих песках меланхолий
Иль открывает внезапно
Кораллы роз и магнолий.
От влаги, сжатой в кувшинах,
Глубже молчанье алькова.
На мшистых стволах деревьев
Поет набухшая кобра.
Амнон на свежих подушках
Томится и стонет злобно.
Его сожженное тело
Покрыто плющом озноба.
Фамарь вступила безмолвно
В молчанье опочивальни,
Стеклянной, как синь Дуная,
И полной отблесков дальних.
― Фамарь! Зачеркни мне очи
Зарею, жгучей до боли!
Кровь моя ткет ручейками
Узор на твоем подоле.
― Брат! Оставь меня в покое!
Ведь плечам твои лобзанья ―
Злые вихри, злые осы
В хоре едкого жужжанья.
― Фамарь! В грудях твоих статных
Две рыбы, как две угрозы.
А в пальцах твоих звучанье
Навек заточенной розы.
*
Сто царских коней заржало
За каменною оградой.
Борется с натиском солнца
Тонкость лозы виноградной.
Амнон хватает Фамарь,
Рвет на ней тонкие ткани.
Кораллы теплые чертят
Карту ручьев и страданий.
*
О, как загремели вопли!
Сколько разразилось жалоб,
Сколько разодралось туник
И залязгало кинжалов!
По ступеням скорбных лестниц
Вверх и вниз несутся слуги.
Под медлительною тучей
Замелькали вихри, слухи.
Над госпожою рыдают
Девы-цыганки в смятеньи,
Сбирая бережно капли
Растерзанного цветенья.
В недрах дворца покраснели
Белые ткани и спальни.
От звуков теплой зари
Преображаются пальмы.
*
Насильник вскочил на лошадь
И мчится, остервенелый,
А негры с дозорных башен
Мечут вослед ему стрелы.
Четыре звонких подковы ―
Уже глухие удары.
И перерезал Давид
Струны любимой кифары.