ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Еще в углах висков, в глазницах
Бессонница и жар томится,
Но веют листья под окном
Широким ветром старых лип,
Буфет, надутый ветерком,
Утомительно блестит.
Нет веса в вещах, нет привычек.
Каким-то потоком блестящим,
Какой-то музыкой птичьей
Начинается настоящее.
В графине вода бросается
На стенку ― и переливается
В сером горлышке птицы,
В прохладе газетной страницы.
Ты рассуждаешь приблизительно так: ―
Вчера, как песок, бессмысленно
Сушила инфлюэнца, числа
Осаждали твою кровать:
Восемью восемь ― шестьдесят четыре,
Дважды два ― четыре,
Четырежды четыре ― четыре… ―
Ушли хитрые цифири.
Что-то содрогалось, надувая портьеры.
Ночь вдвигалась в окно,
Как неимоверная тяжесть, выдавливая двери,
Прозрачная, как полотно.
От этой тяжести трещал дом,
Липы горбились и бросались,
По соседним крышам катился гром,
И доктора зябли на вокзале.
Им было скучно, им невмочь
Выслушивать дождь и курить до рассвета,
В тринадцать шагов им давала ночь
Дойти до мушиного буфета.
А где же буфетчик? Он спит
Рядом с мутными бутылями.
Здесь огромный запас сна висит,
Как мешок пыли.
Запасы сна не пойдут в прок,
Они распределены не поровну:
Одному ничего, другому кусок,
А целый мешок волокут воры.
Смешной вор в дождевом плаще
С традиционным фонариком,
Усатый вор, похитивший сон,
Заблудился в мокром парке.
А что же буфетчик? ―/ Его багровый нос,
Засиженный мухами, служит освещением
Мутному пропойце, который от лени
Никогда не брился, никогда не рос.
Итак, доктора не приедут сегодня
Ввиду дождя, и меня не спасут.
Ночь отодвинулась, и свободно
Повеял черемухой Млечный Путь.
Подозрительно, что так легко.
― Вода/ В стакане вдруг отвердела.
Вдруг оттуда прямо туда
С размаху бросилось тело.
Какое паденье! ―/ Захватывает дух:/ ― ааах!
Как на качелях, свистит воздух,
Угол простыни горит в руках,
Держись,/ держись,/ ― поздно!
В охапку комната, в охапку сам,
Несколько звуков, очерк шеи,
И чей-то голос шепчет: «Нам
Отсюда наблюдать виднее».
― Это, по-видимому, смерть соседа,
Смотрите, он белее снега!
Пульса нет… И вобще, ничего нет.
― А по-моему, это бред.
И вот ты очнулся ― громче трубы
Гремят лучи (их не счесть).
Я жив,/ я жив,/ навсегда, должно быть!
Я хочу жить и есть!
29 марта 1927